Условное название мифа:
Коммунисты стремились к общности жен.
Развёрнутое описание:
Существует в двух разновидностях:
Утверждения, что Маркс в «Коммунистическом манифесте» призывал к обобществлению женщин;
Утверждения что большевики в 1918-м году старались ввести общность женщин.
Примеры использования:
Действительность:
Социалистическое (и коммунистическое как часть его) движение с самого начала своего создания активно сотрудничает с феминизмом (здесь и далее под феминизмом я имею в виду настоящий феминизм, а не крайние его формы, которые лучше назвать мужиконенавистничеством), и принимает ряд его лозунгов. На том этапе социалистические и феминистические движения часто настолько переплетены, что отделить одно от другого не удастся. Социализм ставит себе целью освобождение человека. А положение женщины того времени просто ужасно.
Современному человеку трудно представить себе степень приниженного положения женщины в Европе. Корни такого отношения уходят в рассвет средневековья. Не в моих задачах описывать то, что исследовано сейчас в массе работ на гендерную тематику. Остановлюсь только на самых общих моментах.
Ирония истории состоит в том, что в обществах считающихся в XIX веке отсталыми, положение женщины было многократно лучше, чем в «цивилизованной» Англии. Разительное сравнение с Российской Империей того времени, со свойственной ей энергией и сарказмом провела в 1890г Блаватская . Но это на конец века. Во времена середины XIX века ситуация в «цивилизованных» странах была еще хуже. Даже в сравнении с исламскими странами Европа в XIX проигрывает. По исламу женщина могла свободно наследовать и без всяких опекунов распоряжаться имуществом . Тогда как в Европе, за редчайшими исключениями, женщина до 1890-х годов рассматривалась как «неразумное дитя», имуществом которой полностью распоряжался мужчина. Даже по отношениям к женщинам высших классов, зарабатывающих себе на жизнь литературой, английские судьи принимали решения, выглядящие в глазах современного человека чистейшим издевательством – «умственные способности жены принадлежат ее мужу» . И все – обязана до последнего пенни все отдавать мужу. Что тут уж было говорить о низших классах…
Женщины не имели права ни на что. Даже на собственных детей. Что и понятно – в условиях когда считалось, что она сама требует опеки, вопрос о опеки над ребенком автоматически решался не в ее пользу.
Печальна ситуация и с образованием. Наиболее терпимы были в Швейцарии, и даже там только в 1842 году первые две девушки сумели записаться в Цюрихский университет вольнослушательницами . Постепенно подобная практика начинает охватывать Европу. Женщин допускают в университеты. Хотя и с рядом ограничений - на усмотрение профессора, в ряде стран требуется разрешение родителей/мужа/опекуна. Но все это во-первых еще единично, не массово, а во-вторых не затрагивает нижние и средние слои населения.
Таким образом женщины вытеснялись из любых сфер социальной жизни общества. Их роль де-факто сводилась к «составляют не имеющий собственности обслуживающий слой общества, прикрепленный к домашней работе, включая работу в саду и огороде»
Такая ситуация не могла устраивать социалистов, в том числе и марксистов. Сразу же после оформления движения они выступили с резким протестом. И сразу же наткнулись на полное непонимание, смешанное с ложью. Отголоски этой лжи встречаются до сих пор, порой в самых неожиданных местах. К примеру в статье о энергетике - «стремление наиболее оголтелых революционеров столетней давности к обобществлению женщин»
Конечно, у Маркса был очень тяжелый слог. Но не настолько, что бы не понять его. Разве только очень сексуально озабоченный может придать термину обобществление, означающему придание женщине самостоятельный общественный статус, сексуальный оттенок. Именно над такими Маркс в Манифесте не скрывая, прямым текстом, глумиться. «Буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие производства. Он слышит, что орудия производства предполагается предоставить в общее пользование, и, конечно, не может отрешиться от мысли, что и женщин постигнет та же участь» .
На самом деле для марксистов была нетерпимой сама ситуация, когда женщина в обществе самостоятельно не выживает. И ей остается один путь – замужество, пусть и с нелюбимым. Иначе как «узаконенная проституция» марксисты эту ситуацию не называли. Резко? Жестко? Может быть. Тем не менее, в данной фразе большая доля правды. Но что они предлагали в замен? Этот вопрос марксисты предпочитали не решать и отдать в полное распоряжение будущим поколениям.
Полностью сформировал этот тезис Энгельс «Таким образом, то, что мы можем теперь предположить о формах отношений между полами после предстоящего уничтожения капиталистического производства, носит по преимуществу негативный характер, ограничивается в большинстве случаев тем, что будет устранено. Но что придет на смену? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности,- и точка»
Несмотря на пересмотр ряда тезисов Маркса, в этом большевики не отходили ни на миг. Но что же тогда за истории, кочующие из книги в книгу, о вводе декретами свободной любви, национализации женщин в гражданскую? Историю приписывают то большевикам, то анархистам (не забывая при этом переложить вину все равно на большевиков). Как убедительно показывает А.Велидов истории эти имеют основой напечатанный в Самаре неким М.Уваровым «Декрет об отмене частного владения женщинами». Этот «декрет» был фальшивкой, «Какую цель преследовал Уваров, сочиняя свой «декрет»? Хотел ли он высмеять нигилизм анархистов в вопросах семьи и брака или же сознательно пытался восстановить против них широкие слои населения? К сожалению, это выяснить уже невозможно». Разгневанные анархисты разгромили чайную где хозяином был пасквилянт, убили его самого, издавали прокламации объясняющие, что они к подобному не причем. Поздно. Пасквиль пошел гулять по стране. Его перепечатали десятки, если не сотни газет. И тщетно большевики опровергали и отмывались.
Конечно, памфлет-памфлетом, но остается вопрос, а было ли подобное? Могло ли быть? Да, могло. Подобное в тех или иных масштабах существует практически в любых войнах. А уж тем более в гражданских, отличающихся предельным распадом моральных норм и ожесточением. По этому большевики нервно реагировали на каждый слух о подобном. Не даром Ленин рассылал указания: «Немедленно проверьте строжайше, если подтвердится, арестуйте виновных, надо наказать мерзавцев сурово и быстро и оповестить все население. Телеграфируйте исполнение» .
По этому можно вполне однозначно сказать, что во время гражданской войны, конечно насилия и принуждения были. Но нет возможности утверждать, что к этому имеют отношение властные органы противодействующих сторон. Скорее можно говорить о разыгравшемся в такой среде «комплексе мачо». Этот же комплекс наложил свой отпечаток на первое послевоенное время. «В обстановке социального хаоса половозрастной статус стал фактически единственным «объективно» различимым, а гендерные ориентиры приобрели особую значимость в аморфном социальном пространстве. Они, скорее спонтанно, чем целенаправленно, влияли на идеологию и поведенческие коды людей во власти и оказывали формирующее воздействие на стратегии выживания населения»
- Раковский Андрей Валерьевич 2008/05/29 12:47
“А им - четверть того, что оставили вы, если у вас нет ребёнка. А если у вас есть ребёнок, то им - одна восьмая часть того, что оставили вы после завещанного… или долга” / Коран, сура «Женщины»
(национализация женщин), лево-радикальная попытка реформации института семьи и брака после захвата власти большевиками в России. Самодеятельный указ, появившийся в 1918 г. во Владимире гласил: "После 18-летнего возраста всякая девица объявляется государственной собственностью". Декрет саратовского клуба анархистов об "отмене частной собственности на женщин" и "объявлении последних общественным достоянием" получил громкий резонанс и надолго превратил Советскую Россию в мировое пугало.
(Источник: Словарь сексуальных терминов)
Смотреть что такое "обобществление женщин" в других словарях:
- (сексуальный коммунизм), теория и практика леворадикально настроенных социальных групп. Основывается на предпосылке всеобщего равенства социальных, экономических, а также сексуальных прав личности (см.: мюнстерская коммуна; обобществление женщин) … Сексологическая энциклопедия
ОХРАНА МАТЕРИНСТВА И МЛАДЕНЧЕСТВА - Анализ понятия об охране материнства и младенчества. Понятие об О. м. и м. нельзя отождествлять с отношением к матери и ребенку в различные исторические периоды. Положение женщины в семье и обществе определяется производственными отношениями и… …
ЯСЛИ - ЯСЛИ, учреждение, целью которого является обобществление ухода и воспитания детей раннего возраста и их оздоровление. Коллективное воспитание раннего детства про водится в значительной своей части через Я, В условиях второго пятилетия Я.… … Большая медицинская энциклопедия
Содержание 1 Истоки голода в России 2 Предпосылки возникновения голода 1932 1933 гг 2.1 … Википедия
Содержание 1 Истоки голода в России 2 Предпосылки возникновения голода 1932 1933 гг 2.1 … Википедия
Содержание 1 Истоки голода в России 2 Предпосылки возникновения голода 1932 1933 гг 2.1 … Википедия
1) утопическая концепция, отстаивающая возможность или даже необходимость построения в обозримом будущем совершенного общества, исключающего частную собственность, тяжелый, монотонный труд и неравенство людей; 2) будущее, совершенное в указанных… … Философская энциклопедия
У этого термина существуют и другие значения, см. Голод в СССР. Голод в СССР 1932 1933 годах массовый голод в СССР на территории УССР, БССР, Северного Кавказа, Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири, Казахстана. Содержание … Википедия
I Великая Октябрьская социалистическая революция первая в истории победоносная социалистическая революция, совершенная в 1917 рабочим классом России в союзе с беднейшим крестьянством под руководством Коммунистической партии [прежнее… … Большая советская энциклопедия
В начале марта 1918 года в Саратове толпа разъярённых женщин разгромила городской анархистский клуб. Этому событию предшествовало появление в городе множества расклеенных на стенах домов и заборах листовок с «декретом» советской власти, посвященным ни много ни мало «национализации» всех представительниц женского пола.
Право внеочередного посещения собственной жены
Текст, напечатанный на этих листовках, выдавался за распоряжение Саратовского губернского Совета Народных Комиссаров и назывался именно так — «Декрет об отмене частного владения женщинами». Как выяснилось позже, документ этот не имел никакого отношения к новым властям — говоря современным языком, это был фейк. Но шуму фальшивый «декрет» наделал много. Он предусматривал четкий порядок «обобществления женщин». Прежде всего, отменялось право «постоянного владения» дамами от 17 до 30 лет. Причем возраст барышень, вовлекаемых в бурную эротическую жизнь, требовалось подтвердить документально или свидетельскими показаниями. Из процесса исключили женщин, у которых было 5 и более детей. Сделали поблажку и мужьям, называемым «бывшими владельцами», — им предоставлялось право внеочередного посещения собственной жены. Были установлены строгие правила «пользования женщиной»: не чаще 4 раз в неделю и не более 3 часов. И это только при отчислении в фонд так называемого народного поколения некоторой части заработка (с представителей нетрудовых классов взималась повышенная плата). Женщинам, объявленным народным достоянием, предполагалось ежемесячно выплачивать определенную сумму, а рожденных ими младенцев после месяца следовало отдавать в «народные ясли», где им предписывалось находиться и получать образование до 17-летнего возраста. Также предусматривалась определенная система поощрений и наказаний. При рождении двойни мать поощрялась единовременным денежным вознаграждением, а виновным в распространении венерических болезней грозил суровый суд революционного времени.
Город забурлил — в ярости были не только не желающие становиться общенародной собственностью женщины, но и их отцы, мужья и братья. Ниспровергатели устаревшего института брака, большевики и их союзники — сторонники свободной любви анархисты, будь они на самом деле авторами этого фальшивого декрета, рисковали восстановить против себя широкие слои населения. И они это прекрасно понимали, как и анархисты, уже пострадавшие от «бабьего бунта». Они-то и выяснили, кто был автором фальшивки. Им оказался владелец одной из саратовских чайных Михаил Уваров . История умалчивает, зачем он состряпал скандальный «декрет». То ли для того, чтобы высмеять анархистов и взгляды части из них на семью и брак, то ли для того, чтобы реально настроить против этих ультрареволюционеров население. Однако вскоре после разгрома разгневанными женщинами клуба анархистов последние разыскали и убили своего обидчика и провокатора. А затем выпустили прокламацию, в которой объяснили, что убийство Уварова — акт справедливой мести.
«Все лучшие экземпляры прекрасного пола находятся в собственности буржуазии»
Впрочем, этим убийством история с псевдодекретом не закончилась. Весной он был перепечатан многими газетами. И если одни публиковали его с целью повеселить читателей, то другие — для того, чтобы дискредитировать анархистов, а третьи — советскую власть. Летом 1918 года в Москве завершился судебный процесс над еще одним автором подобного «декрета» — владельцем мануфактурной лавки Мартыном Хватовым .
Предприимчивый лавочник под видом анархистского изготовил и распространил в Москве «Декрет об обобществлении российских девиц и женщин». В нем с негодованием отмечалось, что «все лучшие экземпляры прекрасного пола находятся в собственности буржуазии, чем нарушается правильное продолжение человеческого рода на Земле». А для исправления такого положения Хватов приобрел в Сокольниках избу из трех комнат, где организовал по сути публичный дом, гордо названный им «Дворец любви коммунаров». Мужчин, желающих провести время в этом заведении, он называл «семейными коммунарами» и брал с них деньги за посещения, сам же пользовался услугами приглянувшихся «коммунарок» бесплатно. Лавочника хотели приговорить к 5 годам лишения свободы, но участвовавшая в процессе Александра Коллонтай , относящаяся к традиционному институту семьи скептически, смогла спасти его от реального срока. Мартына Хватова отпустили в зале суда, обязав вернуть в госказну все полученные им в результате своей деятельности деньги. Но долго наслаждаться свободой ему не пришлось — на следующий день анархисты отыскали и убили и его.
Появившиеся во множестве в стране подобные декреты были приняты как руководство к действию некоторыми ретивыми представителями местной власти. Например, во Владимире, помимо объявления о национализации девушек старше 18 лет, всех незамужних женщин обязали зарегистрироваться в бюро свободной любви. Всем зарегистрировавшимся барышням предоставлялось право свободного выбора в сожители мужчин от 19 до 50 лет. Иногда сексуальные предпочтения женщин совершенно не учитывались. Так, отличившему в боях с белогвардейцами красноармейцу могли выдать мандат «о социализации» сразу «10 душ девиц в возрасте от 16 до 20 лет».
В итоге большевистское руководство начало принимать более жестокие меры не только к газетам, публиковавшим всевозможные «декреты» о социализации женщин, но и к местным властям, которые воплощали подобные идеи на практике. Во время Гражданской войны «Декрет об отмене частного владения женщинами» и ему подобные были настоящим оружием в борьбе белых с большевиками. Да и во время коллективизации её противники распускали слухи, что в колхозе станут общими и жены крестьян — «все будут спать под одним общим одеялом». Не остался в стороне и Запад — уже летом 1918 года европейские и американские газеты во весь голос кричали: «Большевики обобществляют женщин и разрушают семьи!». И многие там принимали это на веру. Не прошло и года, как в США заработала специальная сенатская комиссия по большевизму. Среди прочих материалов американские сенаторы рассматривали и фальшивые декреты о национализации женщин.
Мужья – вне очереди
Советские историки не любили вспоминать про декреты об отмене частной собственности на женщин, устные или печатные, появлявшиеся в Совдепии периода гражданской войны то в одной губернии, то другой. Эти вопиющие факты попросту замалчивались, в лучшем случае, циркулировали лишь малотиражной литературе, предназначенной для работников агитпропа. Примером может служить помещенную в сборник «Ленин и ВЧК» телеграмму лидера РКП(б) Симбирским губисполкому и губЧК с требованием разобраться с социализацией женщин в Курмышском уезде. Поводом послужила жалоба, каким-то чудом дошедшая до совнаркома, и сообщавшая о том, что председатель комбеда села Медяны Симбилеевской волости приступил к обобществлению женщин на основании декрета. Тон ленинской телеграммы был крайне агрессивен: «Если подтвердится, арестовать мерзавцев!». Стоит ли удивляться, что власти Симбирска «не нашли подтверждения» факту». Симбирск, где правили комиссары Варейкис, Гимов и обер-чекист Левин, и так уже проштрафился в деле с Курмышом, где всего несколько месяцев назад прогремело народное восстание против большевиков, потопленное в крови (ЧК расстреляла до 1000 жителей древнего города Курмыша и крестьян окрестных волостей). А тут явное неудовольствие главы РСФСР. Как бы то ни было, факт социализации юных дев в курмышской глубинке можно лишь допускать, документов в нашем распоряжении нет. То же и в отношении еще более громкого дела – «Декрета о национализации женщин», выпущенного в конце февраля 1918 года в поволжском губернском городе Саратове. То, что такой документ был расклеен на домах и заборах Саратова, никем не отрицалось и не отрицается. Споры о другом – кто автор декрета. Но все по порядку. В начале марта 1918 года «Известия Саратовского Совета» поместили заметку о разграблении группой бандитов местной чайной и убийстве ее владельца Михаила Уварова. Но спустя несколько дней орган совдепа неожиданно изобразил случившееся в ином свете. Мол, расправу над Уваровым учинили не бандиты, а революционный отряд «Свободной ассоциации анархистов г. Саратова». И убит был не просто хозяин трактира, а злостный контрреволюционер и бывший член «Союза русского народа». Убит, кроме прочего, и за то, что сочинил провокационный и порнографический декрет о социализации женщин.
Декрет появился на заборах и фасадах домов 28 февраля и вызвал волну возмущения саратовцев. Он предписывал, что «с 1 марта 1918 года право частного владения женщиной в возрасте от 17 до 32 лет отменяется». В трехдневный срок каждая молодая особа, подлежащая всенародному использованию, должна явиться в здание местной биржи на Верхнем Базаре, где размещался штаб анархистов. Пункт 9 декрета гласил, что граждане мужского пола имеют право пользоваться одной и той же женщиной не чаще трех раз в неделю по три часа. Для этого необходимо предъявить справку заводского комитета, профсоюза или совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, удостоверяющую, что пользователь принадлежит к рабочему классу. При этом прежние владельцы, то есть мужья, сохраняли право использования женщин вне очереди.
Отметим, что анархисты оставались в начале 1918 года одной из правящих партий – союзников большевиков; они входили в Советы, а значит, тоже были советской властью. О том, что их власть не была номинальной, говорит и то, что сия советская партия расклеивала собственные декреты и могла запросто расстрелять человека без суда и следствия, как это произошло, в частности, с саратовцев Михаилом Уваровым.
Анархия заметает следы
Для содержания национализированных женщин заводился особый фонд. В него полагалось отчислять 2 процента заработка рабочим и по 100 рублей в месяц лицам непролетарского происхождения. Перешедшие в общественную собственность женщины получали ежемесячные выплаты в размере 238 рублей. Родившихся от такого рода контактов детей предполагалось помещать в воспитательные учреждения.
Исполнение декрета было обязательным. Кто отказывался, объявлялись саботажниками и врагами народа. А пункт 8 напрямую указывал, что каждый гражданин, заметивший женщину, уклоняющуюся от декрета, обязан сообщить о ней властям. Буря протестов, прокатившаяся по Саратову и завершившаяся погромом клуба анархистов, видимо, побудила официальные инстанции отмежеваться от авторов чудовищного декрета. Этим, видимо, и объясняется перемена тона в советском официозе, газете «Известия Совета». Впрочем, чудовищным сей образец революционного нормотворчества представляется нормальному человеку, большевикам же, особенно в то время, идея претворения в жизнь марксистского постулата о несостоятельности буржуазной семьи и отмены частной собственности на что только можно, такими не казались.
За что убили Уварова?
Неуклюжа и совсем неубедительна попытка приписать авторство декрета некоему контрреволюционеру и «черносотенцу». Мог ли сочинить такой документ, передающий все нюансы тона и стиля большевистских декретов того времени, какой-то владелец чайной, скорее всего, малограмотный крестьянин? Маловероятно. Просто, когда ура-революционеры осознали, что явно поторопились и, возможно, переборщили с претворением в жизнь марксистской догмы об отмирании буржуазной семьи, они срочно стали искать козла отпущения. Им и стал Михаил Уваров, на которого, по причине его монархического, давно бросали мстительные и кровожадные взгляды самые рьяные борцы за «новый строй». Поспешность, с которой его расстреляли втихую, без суда и следствия, лучше всего указывает, кто и почему желал любой ценой избежать гласности и открытости в этом мутном деле. Истинным авторам декрета потребовалось срочно замести следы, и они это сделали с революционной решимостью. Как бы то ни было, саратовский почин лег на благодатную почву, вызвав многочисленные подражания. Декрет о национализации женщин был перепечатан многими газетами, в частности «Уфимская жизнь» и «Вятский край». В том же русле предполагаемый инцидент в упомянутой выше деревне Медяны Чимбилеевской волости Курмышского уезда (ныне Краснооктябрьский район Нижегородской области). В жалобе, достигшей Москвы, как уже сказано, сообщалось, что местный комитет бедноты приступил к исполнению декрета о социализации женщин. Дело было в феврале 1919 года, на пике военных успехов Белой армии А.В. Колчака, и, видимо, понимая пропагандистское значение факта, Ильич потребовал от Симбирского губисполкома (Курмыш до 1922 года входил в эту губернию, затем был передан в Нижегородскую) арестовать виновных и оповестить население.
Марксизм кубанского разлива
Но саратовский и курмышский факты, требующие дополнительной работы в архивах, в том числе ныне закрытых, не единичны. Вот, к примеру, еще документ – акт расследования о социализации девушек и женщин в городе Екатеринодаре. Следствие, проведенное Особой комиссией А.И. Деникина по расследованию злодеяний большевиков, установило, что весной 1918 года в Екатеринодаре представителями советской власти также был издан декрет о социализации представительниц прекрасного пола от 16 лет. Декрет напечатали «Известия» Совета, на нем красовалась печать штаба «революционных войск Северо-Кавказской республики». Мандаты на социализацию выдавались комиссаром по внутренним делам Бронштейном. Вот образец такого мандата: «Предъявителю сего товарищу Карасеву предоставляется право социализировать в городе Екатеринодаре 10 душ девиц возрастом от 16 до 20 лет, на кого укажет товарищ Карасев. Подпись. Печать».
В пользу того, что идея национализации женщин по примеру национализации фабрик и заводов не «фальшивка», сфабрикованная врагами соввласти, и не единичный курьез из романтической фазы революции, говорит и другое. Это сегодня нам кажутся бредовыми и дикими отмена частной собственности на женщин, признание брака и семьи пережитками и формами эксплуатации. В разгар революционной смуты все было иначе. Не будем забывать, что большевики и их союзники, леворадикалы всех мастей, исповедовали марксизм. А в нем постулат о семье как буржуазном пережитке был важной составной частью. Многие видные коммунисты-ленинцы разрабатывали теорию свободной любви как образ жизни освобожденного пролетариата. И мало-помалу теория стала овладевать революционными массами.
Делай, как Коллонтай
Особенно преуспела в такой пропаганде Александра Коллонтай – нарком призрения в правительстве Ленина, а затем заведующая женотделом ЦК РКП(б). В описываемое время она произносила на съездах речи, писала статьи, выпускала брошюры, где яростно нападала на «легальный брак», называя его величайшей нелепостью, и проповедовала разные формы «игры-любви». «Дорогу крылатому Эросу!» – провозглашала неистовая анархо-коммунистка в молодежном журнале «Смена». В выступлениях перед распропагандированной матросской массой ее лозунги были еще откровенней. Коллонтай подражали словом и делом многие другие «валькирии революции» – Лариса Рейснер, перебывавшая в постели многих большевистских сановников от Радека до Раскольникова, Инесса Арманд – любовница Ленина и предшественница Коллонтай на посту главы женотдела ЦК РКП(б)...
Стоит ли удивляться, что, преломляясь в сознании невежественных местечковых комиссаров, анархически настроенных матросов, главарей комбедов, вышедших из маргинальной среды, отпетых уголовников, валом валивших в «чрезвычайки», прочих представителей революционных масс, эти теории принимали самые грубые и ужасные формы. Эксцессы на этой почве, возможно, коробили иных умеренных марксистов из большевистских верхов, считавших, что построение «нового строя» – дело не одного десятилетия.
Но одно дело – теория и совсем другое – реальная жизнь. На фоне вакханалии насилия и произвола, развязанной большевиками после 1917 года, инициативы отдельных местных функционеров соввласти по отмене частной собственности на женщин (прежде всего из интеллигенции и буржуазных классов) выглядят невинными курьезами, теоретическими опытами марксистов уездного или волостного масштаба. Большинство большевиков решало для себя половой вопрос без идейных выкрутас, насилуя беззащитных женщин в «чрезвычайках» и кабинетах исполкомов. Множество таких фактов приводит С.П. Мельгунов в классическом труде «Красный террор в России». Огромное их число содержится в материалах расследования злодеяний большевиков комиссией А.И. Деникина. Сомневаться в подлинности этих свидетельств не приходится. Почитайте людоедские речи, директивы и телеграммы Ленина, Зиновьева, Свердлова, Троцкого, Лациса периода 1918-1919 гг. и у вас исчезнут последние сомнения. Таков был звериный лик большевистской революции.
Женщина в истории. Женский взгляд на исторические и просто события. Все что может быть интересно женской половине человечества.
4 сообщения. Страница 1 из 1
ДЕЛО № 18
АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ О СОЦИАЛИЗАЦИИ ДЕВУШЕК И ЖЕНЩИН В ГОР. ЕКАТЕРИНОДАРЕ ПО МАНДАТАМ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
В г. Екатеринодаре большевики весною 1918 года издали декрет, напечатанный в "Известиях" Совета и расклеенный на столбах, согласно коему девицы в возрасте от 16 до 25 лет подлежали "социализации", причем желающим воспользоваться этим декретом надлежало обращаться в подлежащие революционные учреждения. Инициатором этой "социализации" был комиссар по внутренним делам еврей Бронштейн. Он же выдавал и "мандаты" на эту "социализацию". Такие же мандаты выдавал подчиненный ему начальник большевистского конного отряда Кобзырев, главнокомандующий Иващев, а равно и другие советские власти, причем на мандатах ставилась печать штаба "революционных войск Северо-кавказской советской республики". Мандаты выдавались как на имя красноармейцев, так и на имя советских начальствующих лиц - например, на имя Карасеева, коменданта дворца, в коем проживал Бронштейн: по этому образцу предоставлялось право "социализации" 10 девиц.
Образец мандата:
МАНДАТ(*)
Предъявителю сего товарищу Карасееву предоставляется право социализировать в городе Екатеринодаре 10 душ девиц возрастом от 16-ти до 20-ти лет на кого укажет товарищ Карасеев.
Главком Иващев [подпись]
Место печати [печать]
(*)фотография этого мандата, подписанного рукою Иващева, приложена к документам в качестве вещественного доказательства.
На основании таких мандатов красноармейцами было схвачено больше 60 девиц - молодых и красивых, главным образом из буржуазии и учениц местных учебных заведений. Некоторые из них были схвачены во время устроенной красноармейцами в городском саду облавы, причем четыре из них подверглись изнасилованию там же, в одном из домиков. Другие были отведены в числе около 25 душ во дворец войскового атамана к Бронштейну, а остальные в "Старокоммерческую" гостиницу к Кобзыреву и в гостиницу "Бристоль" к матросам, где они и подверглись изнасилованию. Некоторые из арестованных были засим освобождены, так, была освобождена девушка, изнасилованная начальником большевистской уголовно-розыскной милиции Прокофьевым, другие же были уведены уходившими отрядами красноармейцев, и судьба их осталась невыясненной. Наконец, некоторые после различного рода жестоких истязаний были убиты и выброшены в реки Кубань и Карасунь. Так, например, ученица 5-го класса одной из екатеринодарских гимназий подвергалась изнасилованию в течение двенадцати суток целою группою красноармейцев, затем большевики подвязали ее к дереву и жгли огнем и, наконец, расстреляли.
Настоящий материал добыт Особой комиссией с соблюдением требований Устава уголовного судопроизводства.
а скорее всего
это еще одна еврейская проявленная под шумок революции
инициатива и попытка УНИЧТОЖЕНИЯ ТРАДИЦИОННОГО УКЛАДА ЖИЗНИ
РУССКОГО НАРОДА.
половой вопрос комсомол социализация женщин 20-е годы перегибы на местах
tonik Сообщения: 17 Зарегистрирован: 10 фев
История киевских борделей
90 лет назад увидела свет наделавшая много шуму повесть Александра Куприна "Яма", посвященная злачным местам Киева. Писатель прекрасно разбирался в ночной жизни города конца позапрошлого века. Но когда писал свою "Яму", где затрагивал и тему ее предыстории, почему-то не нашел времени полистать старые городские газеты. Он основывался лишь на устном предании, чьих-то отрывочных воспоминаниях. Действительность же, как это часто случается, была и печальней, и курьезней писательского воображения...
Расцвет Ямы начался с громкого киевского скандала
Когда-то вблизи Ямской улицы в Киеве (она существует и сейчас, ведя от Байкового кладбища к центральному автовокзалу) располагалось поселение казенных и вольных ямщиков, занимавшихся извозом, - так называемая Ямская слобода или Ямки. За ними и во время Куприна "осталась темная слава как о месте развеселом, пьяном, драчливом и в ночную пору небезопасном". Как и когда это "развеселое поселение" превратилось в район официальных домов терпимости, устное предание умалчивало. И поэтому писатель предполагал, что это произошло стихийно, как бы само собой.
Расцвет Ямы начался с громкого киевского скандала. В один из публичных домов на улице Эспланадной, почти в центре города, частенько наведывался киевский гражданский губернатор Гудыма-Левкович. Майским вечером 1885 года он навестил полюбившееся ему "заведение" и, к ужасу его "барышень", скоропостижно скончался в объятиях одной из искусных мастериц своего дела. По городу тут же поползли самые неблагоприятные для губернского начальства слухи. Потрясенная пресса молчала. Перепуганная губернская администрация сделала к тому же большую глупость: чтобы сохранить видимость приличия, приказала воспитанницам аристократического женского пансиона графини Левашовой присутствовать на похоронах своего блудолюбивого патрона.
Возбуждение умов в городе усилилось. Разъяренный стечением этих нелепых и удивительно безобразных обстоятельств вспыльчивый генерал-губернатор Киева Дрентельн приказал немедленно истребить все гнезда разврата, а их обитательниц выслать на окраину. Но куда перевести дома терпимости, никто не знал. Тогда вся проституция сосредоточилась на парной стороне Крещатика, от угла Прорезной до Думской площади. Порядочная женщина могла ходить там только с мужем, если же барышня гуляла одна, это означало, что она - проститутка. И тут на выручку начальству подоспели... жители Ямской улицы, которые решили, что ничего страшного не произойдет, если притоны вновь вернутся на прежнее место и принесут с собою немалые барыши хозяевам арендуемых под них усадьб. Так появилось знаменитое письмо обитателей Ямы, где - впервые в истории Киева - сами жители просили поместить на их улице городские дома терпимости!
В ироническом пересказе редакции "Киевлянина" письмо выглядело так: "На днях от жителей Ямской улицы Лыбедского участка поступило к и.д. губернатора прошение приблизительно следующего содержания: "Так как вы будете в затруднении, куда перевести дома терпимости с Эспланадной улицы, а по закону они должны быть на окраине города, то посему мы, жители Ямской улицы, заявляем, что наша улица вполне подходит под дома терпимости. Переселите их к нам, и наше благосостояние этим улучшится, потому что под такие дома квартиры идут дороже. Мы же теперь не имеем никаких доходов, а налоги и городские потребности уплачиваются нами наравне с жителями центральной части Киева".
Здесь было над чем посмеяться. Но многие жители Ямской, действительно, обогатились за счет проституток. А сама улица со временем преобразилась, похорошела, обстроилась красивыми домами. У нее был такой ухоженный, нарядный вид, будто здесь царил вечный праздник. В этот новый центр ночной жизни Киева каждый вечер (за исключением трех последних дней Страстной недели и кануна Благовещения) стекались со всего города тысячи мужчин! И четыре сотни проституток, населявших 30 с лишком домов, встречали их с вином и музыкой как "гостей", создавая иллюзию веселья и шумного наслажденья жизнью.
Видевший Яму в период ее расцвета Александр Куприн писал о ней так: "На улице точно праздник - Пасха: все окна ярко освещены, веселая музыка скрипок и роялей доносится сквозь стекла, беспрерывно подъезжают и уезжают извозчики. Во всех домах двери открыты настежь, и сквозь них видны с улицы: крутая лестница и узкий коридор вверху, и белое сверкание многогранного рефлектора лампы, и зеленые стены сеней, расписанные швейцарскими пейзажами..."
Публичные дома Ямы разделялись на три категории: дорогие - "трехрублевые", средней руки - "двухрублевые" и самого дешевого пошиба - "рублевые". Различия между ними были большие. Если в дорогих домах стояла позолоченная белая мебель, зеркала в изысканных рамах, имелись кабинеты с коврами и диванами, то в "рублевых" заведениях было грязно и скудно, и сбитые сенники на кроватях кое-как прикрывались рваными простынями и дырявыми одеялами.
Девушки растлевались сотнями
Платный разврат стал символом новых для Киева буржуазных отношений, вызывавших негодование горстки киевлян. Возмущался Николай Лесков, старые либералы и молодые демократы, особенно социалисты. Но основная масса горожан явно получала удовольствие от услуг Ямы.
Ежегодно растлевались сотни девушек, и охота на них приобретала массовый характер. Обычно "барышни" могли "прослужить" в притоне, не заболев "дурной болезнью", два-три года, не больше. Пополнение поступало в основном из села, из числа девочек и девушек, которые искали в городе работу.
Попав в трудное положение или оказавшись на улице без знакомств, связей и средств к существованию, юные крестьянки легко принимали сомнительные предложения темных дельцов, суливших им "хорошие места" и большие заработки. Впрочем, в сети этих людоловов попадались не только наивные "селянки", но и образованные горожанки. Основной прием охотников на девушек заключался в том, чтобы вырвать жертву из ее среды, перенести в незнакомую обстановку и, поставив в безвыходное положение, принудить к позорному ремеслу.
Этот нехитрый план срабатывал почти безотказно. "Киевлянин" сообщал о таком случае: "Некая г-жа Марья Ал-на, открывшая давно уже притон тайного разврата, отправилась на днях в Одессу, где пригласила к себе в качестве бонны молодую девушку К. Не зная замыслов этой дамы, К. приехала в Киев, но в доме своей госпожи не нашла обещанного места, а взамен звания бонны ей было предложено "промышлять". Несколько дней К. держали взаперти, не давая ей возможности заявить о своем положении, и только благодаря случайности полиции удалось раскрыть это дело".
В городе появились специалисты по оптовой торговле женским телом, занимавшихся вербовкой проституток и их перепродажей из одного дома терпимости в другой. Более крупные дельцы обслуживали одновременно десятки городов. В 1880-х годах Киев стал перевалочным пунктом торговли живым товаром, переправляемым из Галиции в Польшу, в гаремы и притоны Турции. "Главарем организации, - писала газета "Рада" в 1909 году, - считают одного киевского домовладельца, который до того, как поселиться в Киеве, содержал дом терпимости в одном большом городе. Собрав таким образом большие деньги, он купил в Киеве дом и снова принялся за прибыльный промысел, поставляя во всякие сомнительные заведения девушек... В организации состоит еще немало таких субъектов, которые живут не только в Киеве, но и в других городах, не исключая Константинополь".
Так что киевский легальный разврат стал той почвой, на которой взростали первые мафиозные структуры Киева... Но "заведения" Ямской никогда не подвергались гонениям властей. Хотя читавшие Куприна до сих пор считают, что Яма исчезла после того, как местная администрация "в один прекрасный день взяла и разорила дотла старинное, насиженное, ею же созданное гнездо узаконенной проституции, разметав его остатки по больницам и тюрьмам старого города". "Теперь, - пишет писатель, - вместо буйных Ямков осталась мирная, будничная окраина, в которой живут огородники, канатники, татары, свиноводы и мясники с ближайших боен".
"Быструю и скандальную гибель" Ямы Куприн... выдумал, не найдя другого эффектного финала для своей повести. На самом же деле никто ее не "разорял", и сама она никуда не "исчезала". Не выдержав конкуренции с другими притонами, появившимися во множестве по всему Киеву после революции 1905-1907 годов, Яма просто выродилась в улочку захудалых, дрянных "заведений", рассчитанных на самую нетребовательную публику. Накануне Первой мировой войны один из тамошних публичных домов посетил Александр Вертинский. И то, что он там увидел, действительно, ничем не напоминало описаний Куприна.
Дорогие кокетки приезжали в Киев "на гастроли" из Парижа и Вены
"Однажды, - пишет Вертинский, - Жорж Зенченко (староста статистов Соловцовского театра) повел меня на Ямскую улицу, где были расположены дома терпимости... Открыла нам дверь хозяйка, старая, рыжая, рыхлая, с огромным животом, с глубокими бороздами на лице, наштукатуренная до того, что с лица сыпалась пудра.
За фортепиано сидел тапер, слепой старик с исступленным лицом и мертвыми костяшками пальцев, скрюченных подагрой, играл какой-то "макабр". А на диване вокруг него сидели девицы. У них были неподвижные лица-маски, точно все на свете уже перестало их интересовать. Они распространяли вокруг едкий запах земляничного мыла и дешевой пудры "Лебяжий пух".
Хозяйка, по видимому, благоволила к Жоржу, потому что начала суетиться, сюсюкать и кокетничать... Меня передернуло от отвращения. Тапер между тем заиграл блатную песню "Клавиши" и завопил диким голосом:
Ну, так пойте же, клавиши, пойте! А вы, звуки, летите быстрей! И вы Богу страничку откройте этой жизни проклятой моей!
Мне это совершенно не понравилось. Я весь дрожал от омерзения и жалости к этим людям. Я стал умолять Жоржа:
Уйдем отсюда! Ради Бога! Мне дурно!
Хозяйка гневно нахмурила брови. По-видимому она боялась, что я уведу гостя.
Эх, господин гимназист, - укоризненно сказала она, - как вам не стыдно! Вы же не мужчина! Вы какая-то... сопля на заборе!
Жорж расхохотался. А я растерянно вышел на улицу и поплелся домой".
В начале прошлого века киевские власти уже утратили контроль за проституцией и она расползлась по всему городу. Из Петербурга, Москвы, Варшавы и даже Парижа и Вены начали заезжать в Киев на "гастроли" дорогие кокотки. Одно время стало модно наведываться в секретные заведения с полушелковыми проститутками. Они располагались в центре под вывеской врача-дантиста или модной мастерской. "Гостей" принимали здесь гимназистки, курсистки, девушки из хороших домов.
"На каждом перекрестке, - вспоминал современник, - открывались ежедневно "фиалочные заведения", в каждом из которых под видом продажи кваса торговали собою тут же рядом, за перегородкой из шалевок по две, по три старых девки".
Чтобы создать видимость порядка, полиция устраивала облавы на проституток, промышлявших на Крещатике, Фундуклеевской, Прорезной и других центральных улицах. Но остановить расползание проституции по Киеву такие меры не могли. Казалось, сам город постепенно превращался в огромный публичный дом. Дело доходило до того, что под позорный промысел отводились целые кварталы. "По той стороне, где четные номера, - вспоминал мемуарист, - от угла Прорезной до Думской площади порядочная женщина могла идти только с мужчиной, если же прохаживалась одна - значит проститутка. Этот закон особенно начал действовать после революции 1905 года".
В этих условиях Ямская улица потеряла свое прежнее значение легализованного и четко очерченного властями центра городского разврата. И, в конце концов, сами же ямские домовладельцы, разбогатевшие на сомнительном промысле, потребовали... закрыть оставшиеся здесь грязные притоны, а саму опозоренную улицу - переименовать! Предлагали назвать ее именем поэта Василия Жуковского, некогда приезжавшего с наследником престола в Киев.
На переименование улицы городская Дума согласилась легко. Но светлое имя поэта марать не пожелала. И, памятуя позорное поведение ямчан в 1885 году, пожаловала их улице ненавистное для каждого киевлянина имя Батыя. Какое-то время она и называлась Батыевской улицей...
100 лет назад Киев был столицей проституции
Последнее десятилетие ХІХ века в Киеве было периодом строительной лихорадки. В город прибыло огромное количество мужской рабочей силы, и за ними потянулись сотни девушек из Одессы, Петербурга, Москвы, Вены и даже Парижа для удовлетворения мужчин самых разных возрастов и социального положения. Куприн в своем известном произведении "Яма" так описывал этот период: "И вся эта шумная чужая шайка, опьяненная чувственной красотой старинного города, - эти сотни тысяч разгульных зверей в образе мужчин всей своей массовой волей кричали: "Женщину!". На каждом перекрестке открывались ежедневно "фиалочные заведения" - маленькие дощатые балаганчики, в каждом из которых под видом продажи кваса торговали собою тут же рядом, за перегородкой, по две, по три старых девки".
То время было довольно лояльным к барышням, зарабатывающим на жизнь продажей своего тела. Проституция была объявлена "терпимою" (отсюда и название борделей - "дома терпимости"), т.е. дозволенной в строго регламентированных формах. Продажные девки должны были жить в специальных заведениях, устроенных на немецкий манер, и именоваться "барышнями". Девушки находились под присмотром "мамаш" - содержательниц притонов и принимали своих "гостей" в общей зале, куда те заходили как в кафе. Открыто зазывать прохожих в публичные дома строго воспрещалось, именно поэтому над подобными заведениями вешали красные фонари. Полученные от клиентов деньги барышни отдавали хозяйкам в обмен на марки. В конце каждого месяца марки снова обменивались на дензнаки, причем "мамочка" удерживала за содержание (комната в пансионе, питание, прислуга, "спецодежда" и т.п.) основную часть дохода, выплачивая на руки лишь жалкие крохи, - проститутки жили в вечных долгах. Именно поэтому многие внешне привлекательные ночные бабочки предпочитали работать самостоятельно, а не попадать в кабалу к ненасытным бандершам.
О подольской "мамаше" по кличке Камбала, бывшей проститутке, известной необузданным характером и зверским отношением к работавшим на нее девушкам, ходят легенды по сей день. За час отдыха в публичном доме тогдашние клиенты платили 1-5 рублей в зависимости от красоты "барышни". В домах терпимости с "хорошей репутацией" на Крещатике (роскошный интерьер, специально обученные девушки, претензия на санитарию) с клиента брали от 10 до 25 рублей за ночь. Была еще одна веская причина, почему дамы полусвета старались всячески завуалировать свое ремесло: у "официальных", зарегистрированных в полиции проституток отбирались паспорта и выдавались взамен желтые билеты. Маскировались продажные девки по-разному. Скажем, дома свиданий так называемых "полушелковых" проституток прикрывались вывесками врачей, нотариусов, акушерок, различных мастерских и магазинов, поэтому они принимали клиентов днем, в рабочее время. Впрочем, так же как и работницы "минерашек", тех самых балаганчиков, о которых столь нелицеприятно писал Куприн. В магазине с вывеской "Искусственные минеральные воды" на Ямской, за перегородкой, отделяющей бордель от распивочной, на грязных постелях бывшие батрачки отдавались солдатам, матросам, гимназистам и кадетам всего за 50 копеек. Немногим больше зарабатывали за один "сеанс" и "дамы от буфета" - проститутки, промышляющие в кафешантанах при содействии (не безвозмездном, разумеется) буфетчиков. Начало знакомства с кутилой было обычно трафаретное: "Угостите пивом - так хочется пить!". Всеми силами девушка старалась понравиться "поклоннику" и перенести кутеж в "кабинет" - если дело выгорает, то и она сама, и буфетчик остаются не в накладе.
"Сливочный" слой киевских проституток конца ХІХ - начала ХХ века - это "дамы с девочками". Это проститутки, маскировавшиеся под порядочных женщин, использовавшие для прикрытия хорошенькую девочку под видом дочки. Разумеется, ребенка брали "напрокат" для прогулок в людных местах, посещения кафе и др. Военная хитрость срабатывала стопроцентно: охотников завести интрижку с красивой замужней дамой было куда больше, нежели платить за ласки навязчивой проститутки. Вечером дама с девочкой переквалифицировалась в интересную, загадочную вдову, которая скорбит по своему усопшему мужу. Этот образ знаком всем: "Всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна. И шляпа с траурными перьями, и в кольцах узкая рука". Мрачный креп, густая вуаль, спущенная на лицо, придают ей строгий, неприступный вид, который притягивает к себе искателей острых ощущений. А утром "вдовушка" в шелковых панталончиках с шитьем, сладко потягиваясь, брала с туалетного столика несколько десятирублевых банкнот и забывала навсегда имя вчерашнего воздыхателя. Вечером же ее снова видели уже в другом парке или дорогом ресторане с респектабельном поклонником в костюме-тройке, которому она рассказывала уже новую "скорбную" историю. Разумеется, это были незаурядные, в какой-то мере талантливые дамы.
Ловеласом слыл и сам генерал-губернатор Дмитрий Бибиков. Любовница Бибикова оказалась самой удачливой кокоткой Киева, которая за год из скромной бесприданницы превратилась в графиню с несметными владениями. Выйдя замуж не без покровительства генерал-губернатора за графа Потоцкого и получив причитающиеся ей согласно брачному контракту деньжищи, она посредством всесильного любовника упекает помещика в Сибирь. Сама же поселяется на аристократической Липской, ведя привычный образ жизни дамы полусвета. Ее рысаки и экипажи, бархат и кружева, бриллианты и изумруды в сочетании с необыкновенной красотой и молодостью всем кружили головы. Разумеется, для уже немолодого Бибикова двери ее роскошного дома были открыты в любое время суток.
ДОКУМЕНТАЛЬНО
Из письма управляющего округа директору 5-й киевской мужской гимназии: "Имею честь сообщить Вашему Превосходительству, что 6 сего июля мною получено следующее сообщение о поведении на улицах и в скверах г. Киева учащихся: "Посмотрели бы Вы, что Ваши гимназисты проделывают у Вас под самым носом в Николаевском парке с проститутками в 8-10 часов вечера. Подобных мерзких безобразий, цинизма и пошлости еще никогда не наблюдалось. Впрочем, Ваши гимназисты и по улицам разгуливают с б... под ручку".
КСТАТИ
В богатых киевских домах терпимости кроме хозяйки были еще экономка, кухарка, дворник, швейцар, горничные и пианисты-таперы. Там охотно выступали цыгане, профессиональные певицы и танцовщицы; "барышни" были одеты в роскошные платья, а клиентов обслуживали во французском шелковом белье. Светская беседа была обязательным "приложением" к истинной цели визита мужчины. Девушки проходили обязательный медосмотр раз в месяц.
В 20-30 годы прошлого века как таковых публичных домов уже не было, но девушки орудовали на панелях. В то время по правым сторонам Крещатика и бульвара Шевченко проститутки стояли просто таки в огромных количествах. Опознавательный знак - ярко накрашенные губы для пущей очевидности - красная лента на лодыжке левой ноги.
Во время немецкой оккупации Киева у проституции открылось второе дыхание. Анатолий Кузнецов в романе "Бабий Яр" писал: "Вот настоящее бл...ство у них во Дворце пионеров - "Дойчес хауз", публичный дом первого класса. На Саксаганского, 72, тоже мощный бардак. А по тротуарам Подола прогуливались немецкие солдаты, обнимая местных проституток." Источник